***
- С которой из двенадцати?
Я, не задумавшись:
- С тринадцатой!
Это с какой? –
С кольцевой, что ли?
***
(в качестве
эпиграфа)
Где ты был, когда ты попросту не был?
Оступаясь за второй кольцевою,
Чем воскреснем – то ль быльем, то ли небом,
А скорей всего – гнильем и травою.
Мы остались. И глядели к восходу
Где до солнца доходили трамваи.
Прикрывали на живую и скоро:
Не поверить, что оно заживает.
Где ты, брат, который Каин? – Да здесь я!
Сил на слезы и у нас не достанет,
Прижилось – не отдерешь, не надейся,
Ни доспехов, ни хреновых сказаний
Посередке между храмом и срамом,
А к чему поближе – все непонятней.
Если вся эта беда станет шрамом,
Опознают нас по ней, но навряд ли.
Тыще первая мольба о побеге…
Не вернее ли - свернуть на попятный?
Я не помню Вас в котором-то веке,
Очевидно, ты там не был. И ладно.
Тыщи лет над свежевыпавшим пеплом
Пахнет небылью вода неживая…
Где ты был, когда ты попросту не был,
Если дальше ничего не бывает?
И вообще
Я пишу одну большую книгу
Собственную жизнь туда включая.
Скучноватая главка получается.
Было – умением ветра петь
И крови – течь.
Тем – равно – и рвалось.
Причем тут поэзия?
Не понимаю!
Мастер мой Мастер,
Скажи меня заново! -
Верни на Круг Земной
Маленькой девочкой,
Еще не научившейся говорить…
Чтобы сентиментальные литературные людоедочки,
Не зная, что сказать, вздохнули:
"Как это искренне!"
…Единственно верное,
что обо мне никто никогда не скажет!!!
Апрельская замороженная
В
тот год была неделя без среды…
Мы в эту пору остались почти без апреля.
Смерзлись ростки, задремали у цели решенья.
Реки вставали. И нам, замерзая, звенели
Сказку про странный тот праздник – до всяких крещений,
Ярого пламени танцем – так славьтесь же, смейтесь!
Здесь не заметят. Никто ничего не запомнит.
Злые вы, все же! Но вы обломайтесь – воскресну –
Пеплом растаю в твоих обнаженных ладонях.
Целишься в небо? Гляди – попадешь мимо цели.
Зол нерассказанный праздник, когда не из книжек.
Мы в эту пору остались почти без апреля
И потихоньку спивались, решивши, что выжить
Глупо в подобную пору, смешно и нелепо –
Где забивало водою под самые крыши,
Где подходил Вечный Пост с вечным: "Лети на небо!"
Ну тебя на фиг с твоим воскресением, слышишь!
Где ледостав заступает следы ледоходу,
Ждет нас единственной датой – и как же нам вставит! –
Тридцать сего мартобря никоторого года
В мире, где быть и не быть поменялись местами…
Песенка про реку
Небо студило. Небом бродила оторопь.
Небо просило доброго.
Да только за небом – кто-то совсем неласковый
Звал меня – заговаривал:
"Да хранит тебя, горе мое, ярость-зарево
Именем-каменьем – не останешься, не выйдешь – среди каждых,
Даром Пламени, огненной рекой – так дважды,
Заповедь-памятью, огненным ливнем,
От точной рифмы.
Сказкам твоим рассыпаться в сталь,
Если рвется на серебре.
Обернись – ледостав на дворе.
Четверть века уже – не пора ль?
Все "далеко не здесь" срезаны по прямой,
Где – не зови небес: небо ушло домой.
Зряшно встает заря серым в твоем окне.
Эти слова сгорят – зря ты поверил мне.
Олово Ноября – пеплом по полосе.
Если слова сгорят – значит туда их все!
Омутом враг и драк, кругом своих порук –
Крепче держи, дурак, не выпускай из рук! –
Я ж обойду версту, крыльями прорасту,
Через твои
века
Вспомнив, что я – река…
Просто выпало мне блажью зряшною
В каком-то городе бодаться с набережной:
"Перекрестки уведут – где живым не выручать.
Не догонишь – я не тут! Ты чужой, а я – ничья!
Докричаться ль до небес сквозь скупую сетку дней…
Будь пометче – я не здесь. Ты твердей – а я сильней."
Все обойдется так – срывом на вираже,
Крепче держи, дурак! – Да? -
Упустил уже
В олово ноября – в пепел твоим весам:
Если слова горят – надо не там писать –
Где? – не делясь на "здесь" я никогда не лгу -
Искрами по воде, пеплом на том снегу,
Рвется земной зимой та полоса огня,
Если пришло за мной то, что сильней меня
Не отмолить никак – рвется через века
Искрами с
потолка:
"Вспомни, что ты –
река!"
Небо студило.
Не просило б ты с меня доброго:
Мне не хватило.
***
Заживо вычеркнута. Выбита – не пойду.
Да и не пустят.
В счете сонмов твоих изустных,
Кому ты, слово мое? –
Угольем в ладони
Сыпануло – сиди и не рыпайся!
Я и не рыпаюсь. Только больно мне.
Да если и не верила – все же было как заповедано:
Стучитесь – и вам дадут – во что кладут! –
Потом догонят и добавят
До срока – всевышней манною кашею.
А я по всем дверям в кровь скреблась спрашивать,
Чья я такая?
Говорили: "Не наша!"
Что все в порядке в расчете строчек,
Что в небе ангелочки летают по цветочкам,
А ты – сиди в своем уютном мирочке,
Камлай себе на здоровьичко! – в
камере-одиночке
Да как бы так не до точки…
Научил бы кто-нибудь петь,
Ничего не хотеть:
Ни двора, ни кола, ни угла,
Ни чужого
тепла:
Все равно не дадут.
Для огня мало – белого дня,
Нужен – весь ад.
Да не лезь, девка глупая, на крышу: лестница сломается!
Наполнил бы кто-нибудь заново чашу веры-той-горечи – хоть на
чуть-чуть.
Без права – на трезвость, на стеб, на безверие
Снова – воздух под ногой пробовать: а если выдержит? А если –
взлечу?
Словом – пламенем из ладоней,
Смыслом – пьяного вопля: "НАС НЕ ДОГОНЯТ!"
…Догонят. Положат, завалят камушком – не прорастешь.
Да и никуда мы не уедем.
Останемся –
Где как-то нехотя потухли, а там – протухли мы,
Миры закаялась творить? – сиди на кухоньке…
Да разве снизойдет та высь – до глаз потупленных
В вопль, возглашающий: "Вернись!
Проедь
Алтуфьево!"
Домой – На Перегон Ветров – сквозь многоточия,
В час – все-дороги-на-ребро – и все заточены!
Путем беспамятным – твоим – над безднами
Мост – тоньше волоса, острее лезвия
В верную плату за слова твои – ну что, слабо?!
Пока не подойдет к концу, пока не хлынет через край:
Хватает пламени – танцуй! Хватает крови – наливай!
Но все твои словечки всуе: путь перечеркнут,
И черт тебя перетанцует. И черт с ним!
Ведь есть же где-то огненное небо –
На меня?!
***
Мне все еще снится – то горе, то Море,
То Город, встающий по первому слову –
И словом, и кровью –
И лился…
Куда глядела? – В небо.
Что видела? – Черная птица летела.
А ты не скажешь, с чего так солоно?
С чего меняют птицу – синюю на черную?
С того, что выжжено?
На что мне теперь мои леса лихие, темные, поля полынные?
Все ж попросту:
Стоим на платформе, ждем электрички,
Нет, чтобы до дому –
Экспрессом Рабочий Поселок – Стикс,
Через…
Чур меня, Чур! – отступись!
А черная птица летела до Города,
Просила черного снега в ладони –
По самую душу,
Чтоб захлебнуться…
Послушай, да все будет просто –
Когда этот пепел замерзнет,
Ну и греби его полной горстью.
…Да только запомни, что не было там ничего
романтичного-поэтичного –
Больно было чертушке.
Привыкла – песенки по-своему петь, в огне выживать.
А как сюда пришла – так и вымерзла.
Только скажи, что я вырвусь!
Что не собрать зарева заново,
Через сто лет – трухой по векам…
…А черная птица летела топиться.
Чур мен, Чур! – отступись! –
Хотя бы пока.
Чур меня, Чур!
Каково ж тебе
Провожать меня по весне
До неба?
Зверья карнизная 1
По закону извечных судеб – так случалось зимой
Март не выведет на берега изначально отпетых,
Обрывавшихся каплями с крыш – по дороге Домой.
Это лунная радуга бьется в осколки об небо,
Это снег, что настолько весну возлюбил, что забыл про
бессмертье…
Но все впереди, а пока все верно для взгляда свыше,
Течет себе речка, плывет себе то, что не тонет.
Покуда снег не тает над нашей крышей,
Я просто зверь – а звери боли не помнят!
Да и кто бы сумел открестить принимавших твой вызов
Оступаться в назначенный час сквозь дорогу по звездам?
Если верность – кошачья: до первого срыва с карниза,
А сумеешь проснуться – хватайся когтями за воздух,
Если выдержит – недосказал, значит – снова неправ…
Тысячи зим – разве мало тебе по следам восходящего пепла?
Тысячи Лет – то ли пить, то ли выплыть, и вырваться в
"Славься и Смейся!"
Там, где на шаг от земли начинается небо
Чем мне прощенья просить за кошачью верность?
Но, пути твои закрестив, что осталось мне?
То ли Смерти с тебя просить – то ли радости,
Раз не брали огнем, раз не гнулась – под снегом, под Смертью –
тепло ль тебе,
девица?
Если это игра – поживем. Только что-то не верится.
Но опять за двенадцать дорог пришибут потолком,
Не вернуться к иным берегам по воде в водополье,
Разбиваться в чужие слова, говорить на людском.
Ну а в нем – хоть дотла, хоть зола –
все равно ведь
никто не поверит, что попросту больно…
Где опять на двенадцать замков запирали ключи,
Разбиваться в ночи, рассыпаться по строчкам безумно банальных
аккордов,
Где лечи – не лечи, где кричи – не кричи –
Звери боли не помнят…
Если это игра – то зачем
Ты с меня просишь платы опять – Ледоставом и кровью?
Смейся!
Это лунная радуга бьется в осколки об небо –
За кошачью верность…
Не надо, не плачь! –
Я вернусь!
*
* *
Когда-тебя-больше-нет -
Твои пальцы остаются в страницах книг
знакомых на ощупь, -
(словно монахине - четки?)
Когда-тебя-больше-нет -
Твои глаза остаются
в мертвом зеркале,
куда не попали чужие сны -
только твои цветы и цвета
и письма за горизонт
(не забудь отправить на почте там,
где-тебя-больше-нет...)
Сирень
Смейся! – Это Весна
Она в город приходит по крышам,
Одержимым лунным молчаньем,
Чтоб никто не услышал
Каким танцем звезды приветствуют небо окраин.
Здравствуй!
Той самой раной,
Тридевятостью наших сказаний – бездомных, ничейных,
Что пришли не из книжек, а просто плутали по лужам,
Ожидая, когда нас окликнуть за тем перекрестком:
Здравствуй!
Тяжело ль – возвращаться домой через ветер
К краю,
Где ты остался один – по колено в весне
Уходящим от берега в небо…
Славься! – Это весна
Если ты не захочешь поверить в наставшее утро.
Тридевятым – оставшимся – кругом, покамест – покамест
Говорить безнадега, подразумевать остановку,
Раскатившийся по небу холод от лунных осколков.
Славься!
Это просто – как вся несказанность,
Оступившись, заметишь, как ветер становится ближе,
Выйти лесенкой кверху, цепляться когтями за воздух,
Оступаясь с такого, где сказкой и словом не платят –
Славься!
Положи свой клинок между мною и небом,
Я наверно обрежусь, но что проскочу – это точно.
За окраинным светом, дробящимся алым по ливням,
У Дороги Домой этой ночью финал очевиден,
Как лажа…
Глупость рифм и словес – возвращаться – прощаться – к несчастью,
Я тебя стану старше, а ты, очевидно, воскреснешь
Краем
Где ты остался один – по колено к весне,
Уходящим – от берега в небо…
Бойся! – Это весна!
Радостью чистого пламени – взлета выше,
Так бойся своих словес, а смысла – тем паче,
Бойся своих имен на зеркальных гранях,
Если их прочитают – вдруг что-то выйдет.
Что-то настолько не то, что уже не страшно
Лунному танцу тающих безвозвратно
Огненнокрылых птиц на последнем небе:
Так их никто не видел.
Но это было!
Смейся!
Если все это не так – но чем мы воскреснем?
…Злой тридевятостью неба моих созвездий,
Звездным Мостом – по отточенным хрупким граням –
Лунною радугой, глупо повисшей в небе…
Ярым заревом – в небе моих окраин,
Ярым заревом – в небе моих окраин,
Сказкой, которую я не хотела…
О крае,
Где ты остался один – по колено в весне
Уходящим от берега в небо…
Смейся! – Это Весна!
Славься! – Это Весна!
Бойся! – Это Весна!
Это Весна – лети,
Это Весна – лети,
Это Весна – лети,
Это Весна – лети…
…А когда ты вернешься, все будет иначе…
Возле-весенняя опять о том
же...
Ничего мне не было обещано – по затрещинам,
По поре той злой,
Там, где дом мой, без меня закрещенный,
Лег – золой, травой, водой…
Где дороги на Север травой поросли –
В странную сказку забытой земли…
Берегами рек, где не свет, а снег,
Не просить пристанища на пожарищах…
Где семь раз в году не бывать весне,
Плакать незачем – баю-баюшки!
…От золы твоей, выбывшей,
В небо выбитой ветром северным,
Воротись – к воде стынущей,
Воротись – к огню светлому,
Плакать незачем – нас не вытравишь…
Где за шаг шагов проплутай-века,
А опомнишься – вот и окоем.
Хоть не к слову – строка, хоть вода горька,
А все – Дом!
По осколкам твоих щедрот –
Не закрестишь – травой взойдет,
Уведет
В дали длящее – настоящее,
В дали давшие – так сказавшие:
Пеплу – сыпаться из горсти,
Снегу – таять, траве – расти,
А тебе - идти
От лютой любови – от дольней юдоли –
От воли и боли – от Доли-Недоли –
Надвое ткется дорога.
Моя – левая… К небыли.
…- Где твой пепел-снег? –
- Над Рекой-всех-Рек – льда не знающей,
Берега ломающей –
Надвое – в серебро тех звезд, в бубенец-твой-звянь,
Ну а Север там, куда сам не стань,
Да – куда ни глянь…
Пеплом тебе из горсти – через Реку ту – перейти ль?
Куда тебе, птица? – сбываться? – идти топиться? –
У воды, где ни напиться, ни умыться,
Ни забыться.
Выход – ни мостом тебе, а боем:
Той любовью:
Выбивавшей в выбор – разбивавшейся в набат –
В битву: ни с тобой – ни без тебя
На "Гори!" отвечавшей – "Славься!",
На "Согреть?" – "Насмерть! –
До пепла, до самого первого неба –
Ответом ведомому…
До Дому!"
Где воздастся ли по обидам нам? – сроки выбиты и повторные.
Святым праздникам – небом, вымытым веснами, века которого?
От Реки Обид – обойдись кривой, в злые сны твои – в зори ясные.
Что в кострах горит, что взойдет травой? – Снег беспамятен – не
рассказывай!
Не оплакивай! – мы бессмертные,
Все воротится – сном безвременным -
Ветром северным……
…То ли славил так – то ли спятил сам
В миг до небыли – все хорошо.
Что ж,
Невытравимая – ни проклятьями,
Ни водосвятьями…
Славься, пока еще лед не сошел!
***
Все звезды – горохом. О господи, полог не плох,
А все остальное – игра в искушение шансов.
Простишь мне, апрель, одержимость звездою дорог? –
Гитару, бухло – и два годика: на отдышаться.
Совсем не земная – чудная, чумная юдоль,
На что соглашалась – не знала: наверно, по дури –
В княжении ветра – моя незавидная роль,
Извечного третьего в споре меж словом – и бурей.
Считай по огрехам – так что тебе выйдет не грех,
Считай по победам – так что тебе станет наградой?
Куда возвращаться? Плацкартное небо на всех,
Хлебай допьяна! – ну а там – ни поста, ни приклада.
Мое место – пусто. Стреляй – и смотри, не промажь!
Прости, мое время, неловко стрелять на параде?
В княжении слова – моя беззаконная блажь
Извечного третьего в страсти огня и тетради.
Не всякий был правым, но каждый считал, что таков,
И спасся, укрывшись в нору под особым резоном.
Зачем же ты, время, торопишь своих седоков,
Когда твои вехи на той стороне горизонта?
За что расплатиться – считай до последней трубы –
За кровь с кипятком, за слепую господнюю ссуду.
Два года на выдох – а дальше – ветра на дыбы,
Извечным протестом, похожим на "больше не буду!"
Игралище ветра – мое: то ли рдянь, то ли дрянь.
Спроси за кого, но похоже, тебе не ответит
В княжении смысла моя неизбывная дань
Извечного третьего в рифме меж "ветер" и
"Смерти".
Два года – два вдоха… Прости, не запомнишь седой,
Чего ожидали шальные крыла – не асфальт же?
Простишь мне, апрель, одержимость дорожной бедой,
К пределу всех станций, пределу предела – и дальше.
Дороги срываются. Дальше – держись, отвяжись?
Что толку, когда само время вело под конвоем,
Монеткой на карту – мою незавидную жизнь
Извечного третьего… Время, а были ли – двое?